Выступления защитников на суде по делу Михаила Кригера

17 мая Второй Западный окружной военный суд приговорил активиста и члена подмосковного Мемориала Михаила Кригера к семи годам колонии общего режима. Его признали виновным в оправдании терроризма и возбуждении ненависти и вражды за посты в Facebook. 

Последнее слово Кригера перед оглашением приговора можно прочитать здесь.

Подробнее о деле Михаила мы писали здесь.

Публикуем тексты выступлений защитников на суде.

Михаил Бирюков 

Михаил Бирюков (Фото: Александра Астахова)

Моему подзащитному, Михаилу Кригеру, вменяют в вину два эпизода публичного оправдания терроризма и один эпизод возбуждения ненависти и вражды к социальной группе, совершенные публично.

Безусловно, одобрение терроризма является преступлением, и не только в России. По сути дела, это преступление — частный случай призыва к насилию на почве ненависти. На необходимость принятия мер в отношении таких преступлений указывает, в частности, Рабатский план действий в отношении подстрекательства к дискриминации, вражде или насилию, выработанный экспертами Управления Верховного комиссара Организации Объединённых Наций по правам человека.

Поскольку 2-ой военный окружной суд не в первый раз рассматривает дела этой категории, уважаемому суду безусловно известен этот официальный документ. Напоминаю, что Рабатский план призывает установить высокий порог для введения ограничений на свободу выражения мнения при определении возбуждения ненависти. Он призывает рассматривать ст. 20 Международного пакта о гражданских и политических правах (МПГПП) (о необходимости запрета подстрекательства к насилию) только в пропорциональном сочетании со ст. 19 того же документа, говорящей о праве каждого человека на выражение мнения.

С точки зрения Рабатского плана, крайне важен контекст высказывания: «Контекстуальный анализ должен поместить высказывание в социальный и политический контекст, преобладавший в тот момент, когда это высказывание было сделано или распространялось». В отношении содержания высказывания Рабатский план также требует тщательного его анализа и выяснения того, «насколько прямым и провокационным было высказывание, а также рассмотрения формы и стиля, характера выдвинутых оратором аргументов, сбалансированности аргументации, и т.д.». При этом подчёркивается, что «государства несут ответственность за обеспечение меньшинствам возможности пользоваться основными правами и свободами, например, путём содействия в регистрации и функционировании их медийных организаций. Государства должны поощрять сообщества в их стремлении получить доступ к широкому спектру мнений и информации и делиться ими, а также приветствовать возникший в результате здоровый диалог и дискуссию».

Не менее важным видит Рабатский план потенциальный риск причинения вреда: «суды должны установить, что существовала реальная вероятность того, что высказывание могло спровоцировать фактическое действие против целевой группы, отдавая себе отчёт в том, что в данном случае должна быть указана достаточно прямая причинно-следственная связь».

Наконец, значительную роль играет наличие намерения. Небрежность или безрассудство не являются достаточными основаниями для квалификации правонарушения по статье 20 МПГПП, так как данная статья применяется скорее к «пропаганде» и «подстрекательству», нежели к простому распространению или передаче сведений.

Под «оправданием терроризма» примечание к ст. 205.2 УК понимает «публичное заявление о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании».

Первый текст, вменяемый Кригеру, не содержит призывов к насилию или террористическим актам. В нём содержатся рефлексия автора в связи упоминаемыми событиями и его анализ ситуации, ставшей контекстом для действий Жлобицкого и Манюрова. При этом автор подчёркивает, что сам не способен применить насилие. Текст обращён к единомышленникам Михаила, которые в основном и являются читателями его страниц соцсетей, и по предыдущим его высказываниям знакомы с его приверженностью мирным способам борьбы. Фактически, вменяемое Кригеру высказывание анализирует общественную ситуацию, ставшую причиной поступков Жлобицкого и, возможно, Манюрова. Не говоря о спорности квалификации их действий как терроризма, спорный пост не утверждает, что их действия являются «правильными, нуждающимися в поддержке и подражании». В частности, не содержит такого утверждения фраза «И поэтому для меня герой — именно Михаил Жлобицкий».

Так, «Новый словарь русского языка» приводит следующее наиболее подходящее к настоящему контексту значение слова «герой»: «тот, кто совершил подвиг, проявив личное мужество, стойкость, готовность к самопожертвованию». А слову «подвиг», в свою очередь, — «важное по своему значению деяние» или «действие, совершённое в трудных, опасных условиях».

«Большой толковый словарь русского языка» объясняет значение слова «герой» как «человек, совершивший подвиг,  проявивший личное мужество, самоотверженность, готовность к самопожертвованию». А слово «подвиг» — как «героический, самоотверженный поступок, совершённый в опасных условиях, связанный с риском». Приведённые словарные толкования дают все основания считать, что вменяемое Кригеру высказывание касается характеристики фактических обстоятельств и, в связи с ними, характеристики личности преступника, осуществившего взрыв в Архангельске. Но не содержит утверждений о правильности его деяния или о необходимости его поддержки и подражания ему.

Слова «Он нашел в себе силы не утираться», «по-другому эти бандиты не понимают», «уговаривать их также бесполезно, как и того самого удава, что заглатывает кролика», «не надо тут про милосердие, ненасилие, про невинные жертвы...», «Чудовища навязали людям даже не войну, а избиение. А на войне как на войне» — являются, скорее, элементами аналитической оценки событий, чем утверждениями о правильности этих деяний или о необходимости их поддержки и подражания им.

Наконец, фраза «И сам я не последовал их примеру лишь потому, что мне слабо», скорее, является актом самоанализа, чем утверждением, содержащим состав оправдания терроризма.

Что касается второго вменённого текста — о В. В. Путине — то следствие опять же не рассматривает контекст употреблённого понятия. Из текста никоим образом не следует, что предполагаемая казнь Путина должна быть совершена в виде террористического акта. Если же рассматривать фразу в контексте других высказываний и позиции Кригера, то он, напротив, неоднократно обсуждал в соцсетях возможность и желательность суда на Путиным. В таком случае гипотетическая казнь никоим образом не является преступлением, предусмотренным ст. 277 УК, а является исполнением приговора суда, вынесенного законным образом.

Использованные Кригером обороты «когда и если доживу», «буду бороться за право» подчёркивают, что если это событие и состоится в будущем, то произойдёт по независящим от него причинам. Разумеется, в настоящее время в России действует мораторий на смертную казнь, и тем более не предполагается её исполнения через повешение. Однако, стоит заметить, что в русской культуре образ виселицы всегда являлся символом максимально строгого наказания за грехи. Так, выражение «верёвка плачет» в соответствии с «Большим словарём русских поговорок», означает, что «кто-либо заслуживает строгого наказания». Впрочем, невозможно утверждать, что в неопределённом будущем (о котором идёт речь в тексте) законодательство, регламентирующее смертную казнь, не изменится. В любом случае, декларация намерения участвовать в исполнении приговора суда в случае, если такой приговор будет вынесен, не является преступной. Предъявление обвинения такого рода не основано на законе, а фактически направлено на сакрализацию образа Путина и защиту этого образа от «оскорбления величия». Этот мотив ярко иллюстрируется тем, что следователь, описывая связанное с В. Путиным обвинение, не решается писать фамилию Путина, меняя её на «Пу..на».

Отдельно стоит остановиться на обвинении в возбуждении ненависти и вражды к социальной группе сотрудников ФСБ. Необоснованность выделения в отдельную социальную группу сотрудников одного из множества ведомств убедительно описал в своем заключении кандидат филологических наук, начальник научно-методического отдела «Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам» Игорь Жарков. Напомню лишь, что в России 21 министерство и 18 федеральных служб и агентств, В том числе, например, Федеральное архивное агентство. Неужели сотрудники каждого министерства и агентства образуют отдельную социальную группу? Что их объединяет в такую группу? Наличие трудовой книжки в отделе кадров? Что может объединять в социальную группу «сотрудники ФСБ» повара в столовой ФСБ и оперативного сотрудника, кроме одного места работы? 

Мы выступаем против расширительного толкования понятия «оправдание терроризма» и искусственной криминализации действий обвиняемого, учитывая положения о презумпции невиновности, зафиксированные в ст. 49 Конституции и ст. 14 УПК, неустранимые сомнения в виновности обвиняемого должны толковаться в его пользу.

Отдельно необходимо остановиться на личности самого Михаила Александровича Кригера. Строитель БАМа в середине 80-х, депутат Мещанского районного совета в начале 90-х, член Общественной Наблюдательной Комиссии в середине 2000-х.

Неизменный участник и организатор благотворительных и культурных программ в Сахаровском центре. «Абсолютный альтруист, отзывчивый человек, всегда думающий об общественном благе, помогавший беженцам в период Первой и Второй чеченских войн, беженцам с Донбасса в 2014 году», — так характеризовала его свидетель Ольга Георгиевна Трусевич. Такую же характеристику дал Михаилу Кригеру и свидетель Михаил Гохман.

Исключительно положительно характеризует Михаила Кригера и его дочь. И все слушатели, присутствующие в этом зале, друзья и знакомые Михаила Кригера, уже одним фактом своего присутствия, своим неравнодушием к судьбе Михаила Кригера подтверждают эти характеристики.

С другой стороны, являясь весьма известной фигурой в московском гражданском обществе, Михаил Кригер всегда и последовательно занимал позицию мирных и законных методов борьбы за свои права. В интернете находится множество видеозаписей задержаний Кригера на митингах и пикетах, на которых он не вступает в силовой конфликт с полицейскими, а если и оказывает сопротивление незаконному задержанию, то исключительно пассивное.

Характерным выражением позиции Кригера является его текст, опубликованный в 2011 году в связи с развернувшейся тогда дискуссией о допустимости насилия в протесте:

«Если мы руководствуемся такой логикой, что, дескать, они с той стороны нарушают правила, значит, и мы будем нарушать, то эскалация вседозволенности выйдет за всякие рамки. И той стороне мы дадим моральное право поступать с нами не по правилам. И тогда очень скоро забудется, кто первый переступил черту, и уже будет бой без правил, в котором мы все равно проиграем. Проиграем потому, что та сторона все-таки сильнее, и потому, что уже утратим моральное право требовать соблюдения законов и правил по отношению к себе.

Идеальным я бы считал то состояние, когда мы действуем максимально законными методами. Насколько это возможно, конечно, потому что в конце концов можно и законы так изменить, что нам и рта нельзя будет открыть, что, в общем-то, постепенно и происходит. Но тем не менее на этом этапе, я считаю, мы можем действовать законными и нравственными методами». Эту позицию он озвучивал неоднократно.

Тексты опубликованы два и три года назад. С учётом пристального внимания правоохранительных органов к участникам протестных движений и того, что Кригер давно известен им как один из активных участников протестов, трудно допустить, что эти публикации в своё время прошли мимо их внимания. Я полагаю, что само возбуждение уголовного дела является продолжением кампании государства по окончательной «зачистке» общественного пространства от любого проявления политической активности и реакцией на последовательную антивоенную и критическую по отношению к действующей российской власти позицию Михаила Кригера.

Полагаю, что в ходе судебного следствия вина Михаила Кригера в инкриминируемых ему деяниях стороной обвинения не доказана и на основании изложенного прошу вынести оправдательный приговор.

Катерина Тертухина

Катерина Тертухина на оглашении приговора Алексею Горинову (Фото: Анатолий Жданов / Коммерсантъ)

Обвинение как было непонятно на начальном этапе рассмотрения уголовного дела, так и осталось непонятным до сих пор. Спасибо представителю обвинения, ведь до момента прений вопреки таким принципам уголовного судопроизводства как непосредственность и устность, мы не слышали конкретных сведений в распространении обвиняется Михаил Кригер. И это при том, что закон не предусматривает никаких исключений из данных основополагающих норм. Наличие слушателей на судебном процессе не может являться основанием для неоглашения обвинения в полной мере, поскольку публичность судебных слушаний представляет собой фундаментальный принцип, защищаемый статьей 123 Конституции.

Более того, в силу положений статьи 240 УПК выводы суда, изложенные в описательно-мотивировочной части приговора постановленного в общем порядке судебного разбирательства, должны быть основаны на тех доказательствах, которые были непосредственно исследованы в судебном заседании. Поскольку публикации, по которым Михаилу Кригеру предъявлены обвинения не были предметом исследования в судебном заседании, постановление обвинительного приговора уже даже по этому мотиву считаю невозможным.

Также у стороны защиты имеются обоснованные претензии в том числе и к описанию сведений, в распространении которых обвиняется Михаил Кригер. В описательной части сведений, в которых следствие увидело публичное оправдание терроризма, допущены искажения. В тексте обвинительного заключения приведены слова в виде сокращений путем сочетания печатных знаков и точек. Хотя в тексте постов, которые вменяются в вину Михаилу Кригеру, таких сокращений не содержится. Таким образом, искажаются обстоятельства, имевшие место в действительности, что также является препятствием для постановления обвинительного приговора.

Михаилу Кригеру вменяют пост, появившийся на странице «Михаил Кригер» в Facebook в 2020 году. Пост посвящен суровому и подвергавшемуся сомнению в медийном пространстве приговору супружеской паре из Калининграда, обвинённой в госизмене. Собственно, вменяемый текст является комментарием к репосту статьи «Ведомостей», рассказывающей об этом приговоре.

Комментируя приговор, автор поста высказал своё мнение. За эту публикацию Кригеру предъявлено обвинение и по ст. 282 УК «возбуждении ненависти и вражды с угрозой применения насилия в отношении социальной группы «сотрудники ФСБ России» и по ч. 2 ст. 205 УК «публичное оправдание терроризма, совершенное с использованием сети "Интернет"».

Из текста обвинительного заключения, как и после проведенного судебного следствия, непонятно какие именно сведения квалифицируются по ст. 282 УК, а какие по ст. 205.2 УК, поскольку при описании фабулы обвинения в обоих случаях указан весь пост целиком без указания на конкретные фразы.

Таким образом при составлении обвинительного заключения были допущены нарушения процедуры уголовного судопроизводства, исключающие возможность подсудимого защищаться от обвинения в силу его неясности, что делает невозможной любую защиту ввиду вышеописанных обстоятельств, и при таких обстоятельствах, по мнению защиты, невозможно и вынесение законного приговора.

За публикацию в социальной сети Михаилу Кригеру предъявили обвинение по ст. 282 УК, а именно «возбуждении ненависти и вражды с угрозой применения насилия в отношении социальной группы "сотрудники ФСБ России"».

Сотрудники ФСБ не являются социальной группой, поскольку это лишь представители, а не какая-либо социальная совокупность. Идентификация служащих указанных государственных структур определяется законодательством России, а не историческими, социально-экономическими, социокультурными основаниями, которые лежат в основе формирования социальных групп.

Понятие «социальная группа» — неопределённое, оценочное понятие. Его присутствие в российском уголовном праве вызывает критику не только у правозащитников, но и в научном, и в юридическом сообществе. Понятие социальной группы не раскрывается в уголовном законе, отсутствуют соответствующие разъяснения и в актах Верховного суда.

В практике также встречаются и решения о  прекращении уголовного дела со следующей формулировкой  «вопрос о принадлежности представителей прокуратуры, суда, МВД, государственных служащих, депутатов Государственной Думы к конкретной социальной и социально-профессиональной группе решен однозначно в рамках расследования данного уголовного дела быть не может ввиду отсутствия единообразного подхода по данному вопросу», и в  итоге принимается обоснованное, на наш взгляд, решение о прекращении уголовного дела по основанию, предусмотренному п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК, — отсутствие в деянии состава преступления, предусмотренного ст. 282 УК.

Хотя Конституционный Суд и не дает определения термину «социальная группа», но указывает на принципы ее выделения по каким-либо «физическим или социальным признакам». Так, в Определении по делу В. А. Чулкина обращается внимание на то, что норма ст. 282 УК, где упоминается социальная группа, направлена на «…охрану общественных отношений, гарантирующих признание и уважение достоинства личности независимо от каких-либо физических или социальных признаков». (Определение Конституционного Суда от 19.02.2009). Такая же позиция была повторена в ряде других решений Суда, например, по делу Р. В. Замураева относительно диспозиции ч. 1 ст. 282 УК, где указано на действия, «направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека или группы лиц по признаку принадлежности к какой-либо социальной группе». В Определении Суда эта норма понимается как «направленная на охрану общественных отношений от действий, совершенных с прямым умыслом и направленных на возбуждение ненависти и вражды, унижение достоинства человека или группы лиц по «физическим или социальным признакам». При этом конкретный список этих признаков в Определении отсутствует. (Определение от 22 апреля 2010). В общей форме Суд указывает на «недопустимость ограничения в правах и свободах либо установления каких-либо преимуществ в зависимости от принадлежности к тем или иным социальным группам, под которыми могут пониматься и группы лиц с определенной сексуальной ориентацией» (Постановление Конституционного Суда от 23.09.2014). То есть такой социальный признак, как сексуальная ориентация, может служить основанием для выделения социальной группы как группы, в отношении которой недопустимы возбуждение ненависти и вражды, унижение достоинства человека или группы лиц. В таком понимании признак, который судом признан значимым для возможного ущемления прав группы лиц, может пониматься как признак социальной группы.

Представляется, что если и признавать правомерность и необходимость защиты уголовным законодательством определенных социальных групп, то, очевидно, это должны быть уязвимые группы, к которым явно не относятся российские силовики, пользующиеся определёнными правами в обществе, защищённые множеством законов и правовой практикой.

В «Методике проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам связанных с противодействием экстремизму и терроризму»  вполне определенно указывается, что понятие социальная группа «до сих пор не является ни юридически, ни научно определенным... в современных науках (в частности в социологии, психологии) нет единодушия по поводу определения понятия «социальная группа» (как в рамках одной науки, так и междисциплинарное)» (с. 56), и столь же определенно указывается, что при этом «представители власти и чиновники общепризнанно не являются ни социальной, ни профессиональной группой» (с. 57). При рассмотрении случаев, касающихся возбуждения ненависти к правительству, полиции, сотрудникам силовых структур «данные субъекты общественных отношений, за исключением наличия у них властных полномочий, не обладают какими-либо специфическими признаками, в особенности относящими их к той или иной социальной группе» (с. 57), а значит, «побуждение к совершению враждебных и неправомерных действий на основании несуществующих признаков не представляется возможным» (с. 57).

Как эксперт, Юрий Александрович Хомяков, вопреки только что озвученной мной методике, делает совершено иной вывод? А именно: «В рамках проведения лингвистических исследований к социальной группе относятся группы лиц, выделенные в действующей редакции федерального законодательства. Группа лиц сотрудники ФСБ России фигурирует, например, в ФЗ «О федеральной службе безопасности» и тем самым данная группа лиц квалифицируется как социальная группа.

На то, что текст в целом посвящен сотрудникам ФСБ России, указывает использованная адресантом аббревиатура «ЧК», которая в настоящее время отсылает к реалии действительности — ФСБ России как правопреемнику «ЧК» — «КГБ СССР», Тем самым, следует сделать вывод о том, что в тексте речь идет о социальной группе — сотрудники ФСБ России».

Но в Федеральном законе «О федеральной службе безопасности» понятие «социальная группа», «группа лиц сотрудники» не встречается, а упоминание слова «группа» имеется только в контексте «преступных групп», «групповых нападений» или «группы, как подразделения». (например: «Военнослужащие органов федеральной службы безопасности имеют право лично или в составе подразделения (группы) применять оружие в следующих случаях»).

С чем связаны такие выводы эксперта? Возможно, с тем, что он сам является сотрудником ФСБ РФ, а проведение экспертизы было поручено Центру специальной техники института криминалистики ФСБ РФ?

Или благодарю тому, что как указал эксперт при допросе, ими была разработана «методика, которая позволяет суду выносить обвинительные приговоры»?

Таким образом, практика применения ст. 282 УК носит неоднозначный и противоречивый характер. Мы увидели, в ходе судебного заседания, что отсутствует единый подход в экспертной практике и общая методическая основа для вынесения заключений по данной категории уголовных дел.

Все это в совокупности может повлечь нарушение законности и произвол при применении ст. 282 УК, привлечение граждан к уголовной ответственности за критические высказывания, превращение уголовного закона в инструмент политических репрессий. Надеюсь, что в данном случае мы не сможем оперировать подобными формулировками.

В этой связи хочу напомнить уважаемому суду, что всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого (ч. 3 ст. 49 Конституции). Следовательно, если доказательства по делу спорны или противоречивы и могут получить различное толкование, то решение должно быть вынесено в пользу обвиняемого.

Вменение именно ч. 2 ст. 282 УК явно необоснованно, поскольку в тексте не содержится угрозы применения насилия, необходимой для применения данной части статьи.

Как разъясняет Пленум Верховного суда (Постановление от 28.06.2011) под угрозой применения насилия при совершении преступления, предусмотренного пунктом "а" части 2 статьи 282 УК, понимаются высказывания или иные действия, выражающие намерение виновного применить к потерпевшему любое физическое насилие, если имелись основания опасаться осуществления этой угрозы.

Разве выражение негативного отношения к «чекистам» является такой угрозой? Более того, угроза должна быть реализуемой, а автор пишет в том же тексте, что не в состоянии сам применить насилие. Что, в частности, подтверждается тем фактом, что за прошедшие с момента публикации два года он не применял насилия в отношении сотрудников правоохранительных органов и не был замечен в каком-либо конкретном подстрекательстве реального применения насилия. Применение же части 1 данной статьи («возбуждение ненависти либо вражды без угрозы применения насилия») невозможно, если лицо до этого не привлекалось к административной ответственности по аналогичной статье КоАП РФ.

Следовательно, вменение Михаилу Кригеру обвинения по статье 282 УК считаю необоснованным.

Второе обвинение в оправдании терроризма, а именно — в оправдании «посягательства на жизнь (убийства через повешение) государственного деятеля — Президента России В.В. Пу..на, в целях прекращения его государственной и/или политической деятельности и из мести за такую деятельность, то есть действий, попадающих под признаки преступления, предусмотренного ст. 277 УК РФ» — предъявлено за текст, размещённый на странице «Михаил Кригер» в 2019 году.

На мой взгляд, в ходе судебного следствия сторона защиты доказала, что трактовка экспертом Ю. А. Хомяковым в заключении эксперта смыслового содержания данного высказывания как высказывания, направленного на оправдание посягательства на жизнь (убийства через повешение) государственного деятеля — Президента России Владимира Путина, в целях прекращения его государственной или политической деятельности и из мести за такую деятельность, основана на произвольном допущении и представляет собой лишь одну из возможных интерпретаций. А тезис эксперта Ю. А. Хомякова, на котором построено обвинение «одобрение является одним из способов выражения оправдания», так и основанное на этом тезисе суждение «данное высказывание корректно рассматривать <...> как оправдание убийства В.В. Путина» не является корректным, не имеет надлежащего обоснования, не является с позиции лингвистической квалификации достоверным, является ошибочными. Более того, в ходе судебного заседания, сам Михаил Кригер сделал заявление, что именно он хотел сказать данным фрагментом, и его заявление не опровергла сторона обвинения.

Таким образом, в ходе допроса эксперта и автора рецензии было достоверно выявлено, что данная разновидность одобрения не является способом выражения публичного оправдания терроризма по смыслу определения, введенного Примечанием 1 к ст. 205.2 УК.

В этой связи я в очередной раз хочу напомнить уважаемому суду, что неустранимые сомнения в виновности обвиняемого должны толковаться в его пользу.

Обвинение вменяет Михаилу Кригеру также «оправдание» действий М. Жлобицкого. В отношении Жлобицкого вроде бы было возбуждено уголовное дело по статье 205 УК. В материалы дела следствие представило в дело копию (крайне плохого качества) постановления о возбуждении уголовного дела по ст. 205 и 222.1 УК в отношении неустановленного лица. Фамилия Жлобицкий нигде не упоминается. То есть действия М. Жлобицкого на уровне следствия не были квалифицированы как террористические. В России, как всем нам хорошо известно, еще пока окончательную квалификацию деянию дает только и именно суд. Мало ли как следствие квалифицирует чьи-то действия. А суд переквалифицирует или оправдает. Насколько нам известно, приговора суда, который признал бы действия М. Жлобицкого террористическими, нет. Такой приговор абсолютно точно отсутствует в деле, и скорее всего отсутствует и в природе. Тогда на основании чего сейчас вменяется Кригеру «оправдание терроризма»? Как обвинение предлагает осудить Михаила Кригера к столь жесткому сроку за «оправдание» действий М. Жлобицкого, которое не признано судом в установленном порядке террористическим?

Эксперт Хомяков Ю. А. пояснил, что он использовал данный факт как общеизвестный, но в то же время указал, что видел процессуальные документы в отношении Жлобицкого по иным делам. Сторона защиты не нашла в общедоступных источниках информации процессуальных документов по уголовному делу в отношении Жлобицкого, а в соответствии с п. 2 ч. 4 ст. 57 эксперт не вправе самостоятельно собирать материалы для экспертного исследования, 

Следовательно, вменение Михаилу Кригеру «оправдания терроризма» незаконно и не может иметь места, в его действиях отсутствует состав преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 205.2 УК.

В п. 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 28.06.2011 указывается, что преступления, предусмотренные статьями 280, 280.1, 282 УК, совершаются только с прямым умыслом и с намерением побудить других лиц к осуществлению экстремистской деятельности, совершению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации, либо с целью возбудить ненависть либо вражду, а равно унизить достоинство человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе.

Размещение лицом материала может быть квалифицировано по статье 280, статье 280.1 или статье 282 УК только в случаях, когда установлено, что лицо, разместившее такой материал, осознавало направленность деяния на нарушение основ конституционного строя, а также имело намерение побудить других лиц к осуществлению экстремистской деятельности, совершению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации, либо цель возбудить ненависть или вражду, унизить достоинство человека или группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии либо принадлежности к какой-либо социальной группе.

При решении вопроса о наличии или об отсутствии у лица прямого умысла и намерения побудить других лиц к осуществлению экстремистской деятельности, совершению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации, либо цели возбуждения ненависти либо вражды, а равно унижения человеческого достоинства суду следует исходить из совокупности всех обстоятельств содеянного и учитывать в том числе форму и содержание размещенной информации, ее контекст, наличие и содержание комментариев данного лица или иного выражения отношения к ней, факт личного создания либо заимствования лицом соответствующих аудио, видеофайлов, текста или изображения, содержание всей страницы данного лица, сведения о деятельности такого лица до и после размещения информации, в частности, о совершении действий, направленных на увеличение количества просмотров и расширение пользовательской аудитории, данные о его личности (например, приверженность радикальной идеологии, участие в экстремистских объединениях, привлечение ранее лица к административной или уголовной ответственности за правонарушения и преступления экстремистской направленности), объем подобной информации, частоту и продолжительность ее размещения, интенсивность обновлений.

Несмотря на то что данные критерии были предложены в рамках толкования ст. 282 УК, они вполне могут использоваться и при толковании сходных составов преступлений, предусмотренных  также ч. 2 ст. 205.2 УК, поскольку опасность закрепленных в этих нормах деяний во многом определяется тем, насколько они действительно приводят к возникновению предпосылок совершения экстремистских или террористических действий.

Сторона обвинения не привела доказательств ни одного описанного критерия. Все телефоны, изъятые у Михаила Кригера, вернули его брату. Следовательно, интересующей следствие информации не нашли. Как и не содержат в себе никакой информации вещи, изъятые при обыске. В деле нет сведений о том, что Михаил Кригер состоит в каких-либо террористических или экстремистских сообществах, что у него есть контакты каких-либо предосудительных лиц, что он подписан на какие-то террористические или экстремистские источники информации.

Таким образом, какие-либо доказательства наличия умысла на совершение вменяемых преступлений в деле отсутствуют. Следовательно, при отсутствии признаков субъективной стороны, в деянии Михаила Кригера также отсутствует состав преступлений.

Мои коллеги расскажут и про нормы международного права, которые и я прошу суд учесть при вынесении итогового решения по данному делу, и про право человека на критику государства и государственных структур, и про личность Михаила Кригера.

Но основное, что мы видим в этом процессе — это суд над словами, над мнением. Как не обратить внимание на Основной закон? На Конституцию РФ!

Статья 29 Конституции каждому гарантирует свободу мысли и слова, и она же устанавливает запрет на пропаганду и агитацию, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть либо вражду, пропаганду социального, расового, национального, религиозного и языкового превосходства.

Подчеркну, что в Конституции не содержится непосредственного указания на необходимость использования именно уголовно-правовых средств, чтобы обеспечить соблюдение запрета на возбуждение ненависти и вражды. Вместе с тем уголовно-правовой запрет как крайняя форма реагирования государства на опасное поведение людей должен быть понятен для общества и соответствовать принципу правовой определенности, а также касаться только тех посягательств, которые обладают характером и степенью общественной опасности, присущим преступлению. В противном случае уголовно-правовой запрет порождает борьбу государства со свободой слова и произвольное усиление ответственности на уровне конкретных лиц.

По итогам судебного следствия стороне защиты представляется весьма сомнительной общественная опасность и угроза возникновения реальных последствий вменённых Михаилу Кригеру высказываний 2-х и 3-летней давности. Ни контекст его высказываний, ни его личность, не дают оснований рассматривать их как общественно опасное оправдание терроризма, способное побудить кого-то к совершению действий террористического характера или намерения побудить других лиц к осуществлению экстремистской деятельности, и не имеется оснований и доказательств приписывать автору намерение призвать к совершению таких действий.

С учетом изложенного выше, обвинительный приговор в отношении Михаила Кригера считаю невозможным и следовательно прошу признать его невиновным и признать за ним право на реабилитацию.

Екатерина Рыжова

Екатерина Рыжова (Фото: Наталия Буданцева для ОВД-Инфо)

«Свобода объявлять свои мысли составляет существенное право гражданина», — Франсуа Вольтер.

«Сначала жгут книги, потом — их авторов, потом — читателей», —Аркадий Давидович.

Уважаемый Суд и участники процесса! Хочу, прежде всего, поблагодарить Суд за предоставленную мне возможность быть частью защиты. Это моё первое непосредственное участие в уголовном процессе, которое, несомненно, я запомню навсегда.

Каждый из участников процесса проделал колоссальную работу. Уважаемый государственный обвинитель, несмотря на тяжесть своего обвинения от лица государства, вы не выражали чрезмерной личной «кровожадности», поскольку озвучивали лишь то, что от вас требовалось…

Выдающийся судебный оратор, русский юрист и общественный деятель Анатолий Кони говорил о своем отношении к построению обвинительной речи: «Я решал поддерживать обвинение лишь в тех случаях, когда мои сомнения бывали путем напряженного раздумья разрушены и на развалинах их возникало твердое убеждение в виновности». К сожалению, в наше время требовать от государственного обвинителя подобного отношения к своей работе не представляется возможным. В противном случае, многие уголовные дела (в частности, и настоящее дело) прекращались бы на стадии следствия.

Мои замечательные коллеги, которых я безмерно ценю и уважаю, только что произнесли свои речи, суть и содержание которых я полностью поддерживаю, поскольку они очень доступно и подробно разобрали недостатки и абсурдность обвинения.

Моя задача в этом процессе — обратить внимание Суда на нарушенное право Кригера свободно выражать своё мнение в рамках Конституции и Международного права.

В части оценки процессуальных нарушений по делу и вопроса недопустимости отдельных доказательств я полностью полагаюсь на своих коллег, которые в полном объеме представили Суду, как процессуальные нарушения, так и наличие недопустимых доказательств.

Хочу лишь обратить внимание Суда на показания свидетеля обвинения ст. оперуполномоченного 7 отдела ЦПЭ, майора полиции, Яцуха А.В., которые по версии обвинения являются доказательствами, подтверждающие обвинение Михаила Кригера в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 205.2 УК.

12.01.2023 года Яцух А.В. был допрошен в качестве свидетеля ст. следователем ст. лейтенантом полиции Панютищевым А.С. В своих показаниях Яцух А.В. давал оценочные суждения в отношении Михаила Кригера, такие как (цитирую): «Кригер М.А. находился в поле зрения сотрудников ЦПЭ как лицо, которое активно, на протяжении длительного времени участвовало в несанкционированных акциях на территории г. Москвы, и который публично высказывал недовольство решениями действующей власти. Также он активно вел социальную сеть, а именно публиковал соответствующие материалы, а также свои личные фотографии…».

Неужели в демократическом и правовом государстве «высказывать недовольство решениями действующей власти», «вести социальную сеть», «участвовать в несанкционированных акциях» (то есть в мирных акциях, которые власти не согласовывают уже несколько лет) может являться предметом для столь пристального внимания со стороны сотрудников Центра по противодействию экстремизму?!

Между тем, Михаила Кригера обвиняют в публичном оправдании терроризма с использованием информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» (дважды) и в публичном возбуждении ненависти и вражды по признаку принадлежности к социальной группе с использованием информационно-телекоммуникационной сети «Интернет», с угрозой применения насилия, и всё это (по версии следствия) лишь за публикации в социальной сети двух материалов, содержание которых неоднократно озвучивались в настоящем процессе.

Не буду повторяться за моими коллегами, и описывать абсурдность и политический окрас обвинения, отсутствие реальных доказательств, прямого умысла и намерения Михаила Кригера публично оправдать терроризм, возбудить ненависть и вражду к кому-либо.

Вернусь к своей части прений.

К счастью, сколько бы ни изменяли и ни дополняли Конституцию, статья 15 осталась неизменной, и напоминает нам о том, что «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».

Конституционный Суд в своем Определении от 28 июня 2012 года отмечал, что Комитет по правам человека образован (КПЧ ООН) в соответствии с Международным пактом о гражданских и политических правах для наблюдения и контроля за выполнением обязательств, принятых на себя государствами — участниками данного международного договора (статьи 28, 40 и 41) и потому уполномочен толковать положения Пакта. В Постановлении от 27 марта 2012 КС подчеркнул, что Российская Федерация, объявляя себя демократическим правовым государством, должна следовать добровольно принятым на себя в рамках международных соглашений обязательствам, каждый договор обязателен для его участников и должен ими добросовестно исполняться, при этом участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора.

Статья 19 Всеобщей декларации прав человека и статья 19 Международного пакта о гражданских и политических правах, гарантируют право беспрепятственно придерживаться своих мнений, право искать, получать и распространять всякого рода информацию и идеи независимо от государственных границ и с помощью любых информационных средств. В статье 13 Конституции РФ в качестве основ конституционного строя России признаётся идеологическое и политическое многообразие, а также вводится запрет на установление какой-либо идеологии как государственной или обязательной. Статья 29 гарантирует каждому свободу мысли и слова. Закрепляет, что никто не может быть принуждён ни к выражению своих мнений и убеждений, ни к отказу от них, а также подтверждает свободу поиска, получения, передачи, произведения и распространения информации любым законным способом.

Из данных международно-правовых и конституционных норм следует, что в России как в демократическом и правовом государстве каждый вправе свободно мыслить, собирать информацию из любых источников, а также свободно выражать своё мнение и распространять любые сведения, не опасаясь за это преследования с чьей-либо стороны, и в первую очередь — со стороны государства, то есть каждый может высказывать свои мнения.

Свобода мнений и свобода их выражения являются неотъемлемыми условиями всестороннего развития личности. Они имеют ключевое значение для любого общества. Они являются основополагающими элементами любого свободного и демократического общества. Эти две свободы тесно взаимосвязаны, поскольку свобода выражения мнений стимулирует обмен и формирование мнений. Право на свободное выражение мнений является обязательным условием соблюдения принципов гласности и отчетности, которые, в свою очередь, крайне необходимы для поощрения и защиты прав человека.

Пункт 1 статьи 19 Международного пакта о гражданских и политических правах требует защищать право беспрепятственно придерживаться своих мнений. В отношении этого права Пакт не допускает каких-либо исключений или ограничений. Ни одно лицо не может подвергаться ущемлению предусмотренных Пактом прав на основе своих действительных, подразумеваемых или предполагаемых мнений. Защищены мнения по любым вопросам, в том числе по политическим, научным, историческим, моральным или религиозным вопросам. К ним относятся как политические выступления, так и комментарии на личные или политические темы. Криминализация существования у лица своего собственного мнения не совместима с пунктом 1 Пакта. Преследование, запугивание или стигматизация лица, в том числе арест, содержание под стражей, судебное разбирательство или лишение свободы за мнения, которых оно может придерживаться, является нарушением пункта 1 статьи 19 Пакта.

Михаилу Кригеру вменяют публикации в социальной сети, то есть выраженное им мнение на общественно-важные темы. Мнение, которое по версии обвинения публично оправдывает терроризм, возбуждает ненависть и вражду. Публично — это одна публикация и несколько десятков «лайков»…

Между тем, в силу п. 8 Постановления Пленума ВС от 28.06.2011 года судам следует обратить внимание на то, что при правовой оценке действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по соответствующим признакам, судам следует исходить из характера и степени общественной опасности содеянного и учитывать положения части 2 статьи 14 УК о том, что не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного уголовным законом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности. При решении вопроса о том, является ли деяние малозначительным, то есть не представляющим общественной опасности, судам необходимо учитывать, в частности, размер и состав аудитории, которой соответствующая информация была доступна, количество просмотров информации, влияние размещенной информации на поведение лиц, составляющих данную аудиторию.

А где те лица, в ком публикации Михаила Александровича возбудили ненависть и вражду к так называемой «социальной группе» ФСБ?! Кто измерил влияние публикации Кригера на поведение его аудитории?!

Рабочая группа ООН по произвольным задержаниям неоднократно заявляла, что государственные институты не обладают иммунитетом от критики, поэтому преследования за это являются произвольными. Совет ООН по правам человека также отмечал, что ограничение определенных видов выражения никогда не будут считаться необходимыми и законными, например, такие как обсуждение проводимой правительством политики и политические дискуссии, участие в мирных демонстрациях или политической деятельности.

Верховный Суд также ориентирует суды на то, что граждане вправе беспрепятственно критиковать органы государственной власти и их должностных лиц. Во-первых, он указывает, что «в соответствии со статьями 3 и 4 Декларации о свободе политической дискуссии в СМИ, принятой 12 февраля 2004 года на 872-м заседании Комитета министров Совета Европы, политические деятели… соглашаются стать объектом общественной политической дискуссии и критики» (пункт 9 Постановления Пленума от 24 февраля 2005 года). Во-вторых, Верховный Суд подчёркивает, что «критика… должностных лиц (профессиональных политиков), их действий и убеждений сама по себе не должна рассматриваться во всех случаях как действие, направленное на унижение достоинства человека или группы лиц, поскольку в отношении указанных лиц пределы допустимой критики шире, чем в отношении частных лиц» (пункт 7 Постановления Пленума от 28 июня 2011 года). Наконец, в-третьих, он признаёт, что пределы допустимой критики шире в отношении правительства, чем простого лица или даже политика (пункт 8 Обзора практики рассмотрения судами дела по спорам о защите чести, достоинства и деловой репутации, утв. Президиумом Верховного Суда 16 марта 2016 года).

Также, статья 19 Пакта устанавливает, что ограничение гарантированного ею права не может быть произвольным, а должно отвечать следующим условиям: во-первых, быть «установлено законом», а во-вторых, быть необходимым и соразмерным.

Комитет по правам человека при ООН указывает, что ограничение считается «установленным законом» лишь в тех случаях, когда норма сформулирована достаточна четко, чтобы дать лицу возможность соответствующим образом следить за своим поведением, а информация о ней должна быть доступна широким слоям населения. Положения статьи 205.2 и статьи 282.2 УК не отвечают требованиям пункта 3 статьи 19 Пакта, поскольку не позволяют гражданам точно понимать, какие слова могут стать поводом для уголовного преследования, а какие нет.

В примечании 1 к статье 205.2 УК приводится определение: «под публичным оправданием терроризма понимается публичное заявление о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании». Между тем, в публикациях Михаила Кригера нет ни слова, которые соответствовали бы данному описанию.

Согласно позиции КПЧ ООН, ограничения права на свободу выражения мнений не должны быть чрезмерно широкими. Более того, они должны представлять собой «наименее ограничительное средство из числа тех, с помощью которых может быть достигнут желаемый результат; и они должны являться соразмерными защищаемому интересу». Принцип соразмерности должен соблюдаться не только в законодательстве, в котором предусматриваются ограничения, но и административными и судебными властями в процессе применения законодательства.

В тех случаях, когда государство-участник Пакта ограничивает свободу выражения мнений, оно должно четко и подробно продемонстрировать конкретный характер угрозы, а также то, что принятие конкретных мер отвечает критериям необходимости и соразмерности, в частности путем установления прямой и непосредственной связи между формой выражения мнения и угрозой. Государство-участник Пакта должно в отношении любого конкретного случая четко продемонстрировать реальный характер угрозы охраняемым Пактом ценностей.

Предполагаемое наказание Михаилу Кригеру за высказывания несоразмерно строгое для демократического правового государства, коим, согласно Конституции, является Российская Федерация.

Кроме практики международных судов, хочу привести и нашу отечественную практику следствия и национальных судов по некоторым аналогичным делам.

Надежда Ромасенко (ч. 2 ст. 205.2 УК): 20 ноября 2018 года был произведен обыск из-за её репоста новости о Михаиле Жлобицком. 13 декабря 2018 года в возбуждении уголовного дело было отказано.

Лукичев Вячеслав Сергеевич (ч. 2 ст. 205.2 УК): 14 марта 2019 года оглашен приговор, в силу которого назначено наказание в виде штрафа в размере 300 тысяч рублей.

Немцев Олег Валерьевич (ч. 2 ст. 205.2 УК): 29 октября 2019 года оглашен приговор, в силу которого назначено наказание в виде штрафа в размере 350 тысяч рублей.

Галина Горина: в июне 2019 года возбуждено уголовное дело по ч. 2 ст. 205.2 УК за репост с комментарием новости о Михаиле Жлобицком. В декабре 2019 года дело прекращено в связи с отсутствием состава преступления. В постановление о прекращении уголовного дела старший следователь сослался на Постановление Пленума ВС от 28.06.2011.

Согласно п. 1 Постановления Пленума ВС от 28.06.2011, при рассмотрении уголовных дел о преступлениях экстремистской направленности судам следует обратить внимание на то, что гарантированные Конституцией и международно-правовыми актами свобода мысли и слова, а также право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом могут быть ограничены только в исключительных случаях, прямо закрепленных в федеральном законе, в той мере, в какой это необходимо в демократическом обществе в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства, общественного порядка, территориальной целостности (часть 3 статьи 55 Конституции, часть 3 статьи 19 Международного пакта о гражданских и политических правах, часть 2 статьи 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и др.).

Немного о личности Михаила Кригера, с которым, как уже известно Суду, я лично знакома более 10 лет. Михаил Александрович отличается доброжелательностью и отзывчивостью, что подтверждается показаниями свидетелей, как его дочери, Андреевой Екатерины Михайловны, так и его родного брата, Кригера Павла Александровича, а также других свидетелей, допрошенных в суде. В ходе судебных заседаний Михаил Александрович всегда вел себя корректно и культурно: ни с кем не ссорился, никого не оскорблял, ни разу не повысил голос.

Уважаемый Суд, неужели написанные слова в социальной сети «Фейсбук», которая заблокирована и запрещена на территории России, прочитанные несколькими подписчиками, могут побудить кого-либо к таким страшным действиям, как терроризм; либо сиюминутный порыв, выраженный словами, кричащими отчаянием, может оправдать некий террористический акт?! Неужели высказывания не самого популярного пользователя социальной сети могут возбудить ненависть и вражду к такой необъятной, простите, (по версии обвинения) «социальной группе» как ФСБ?! Неужели государственный обвинитель считает граждан России настолько импульсивными, что им достаточно только высказываний для того, чтобы вдруг воспылать ненавистью и враждой ко всем сотрудникам ФСБ?! Такое неуважение к своим гражданам в лице государственного обвинителя только снижает доверительное отношение между государством и народом. А жестокое и необоснованное наказание за право выражать своё мнение, порождает как раз не самые приятные чувства граждан к органам власти.

В одной из своих речей Федор Никифорович Плевако обратился к Суду: «Не с ненавистью судите, а с любовью судите, если хотите правды».

В истории России, как и во многих странах, власть не всегда была справедливой к своим гражданам, тому есть множество примеров, даже в истории председателей Московского окружного военного суда (согласно информации на сайте суда). Эльтман Константин Иванович (он же Бирзгал Арнольд Карлович) в 1938 году осуждён к высшей мере наказания, в 1956 — реабилитирован посмертно. Тернопольченко Михаил Дмитриевич, в 1937 году приговорён к высшей мере наказания, реабилитирован посмертно. Бушуев Николай Филиппович, в 1938 году осуждён к высшей мере наказания, реабилитирован посмертно. Печальные и несправедливые судьбы…

Уважаемый Суд, только в Вашей власти решить судьбу Кригера Михаила Александровича: признать виновным за конституционное право выражать своё мнение, и ввергнуть его в повторение участи миллионов несправедливо осуждённых, либо оправдать, проявив великое чувство — чувство справедливого правосудия!

На основании вышеизложенного, прошу суд прийти к единственно верному выводу об отсутствии в деяниях Кригера Михаила Александровича вменяемых ему составов преступлений и признать за ним право на реабилитацию.