02 МАЯ 2024
«Сеанс наблюдения за волей»
02 МАЯ 2024
Фото: Александра Астахова / Медиазона
О чем думает заключенный, глядя на волю из-за решетки камеры или сквозь щель в автозаке?
До того, как Олега Орлова неожиданно и без предупреждения этапировали из Москвы в Самару, а оттуда — в Сызрань, он находился в СИЗО-5 «Водник». Из изолятора его почти ежедневно возили по требованию судьи в Головинский суд знакомиться с материалами дела и протоколами заседаний перед апелляцией. Олег Петрович сделал зарисовку одной из таких поездок, которая пролегла мимо давно знакомых и важных для него мест Москвы.
Почитайте письмо Орлова — для многих из вас эти маршруты тоже дóроги.
«Там кипела жизнь»
Нас везли в автозаке из суда «домой» — в СИЗО. В нашем узком длинном отсеке с металлическими стенками без окон разместили только семерых. И это там, куда обычно заводят человек четырнадцать. Но в этот день в этот суд возили мало зеков из нашего централа. Значит, можно вольно разместиться на скамье, спокойно подремать. Хорошо и то, что машина едет быстро, без остановок — уже вечер, и, очевидно, на улицах нет пробок. Плохо то, что везут нас не прямо в наш СИЗО-5, а куда-то еще, видимо, в другой московский райсуд забирать оттуда зеков. А потом могут вообще отвезти в Мосгорсуд, где пересортируют по разным автозакам. И лишь оттуда, наконец, повезут «домой». Значит, в свои «хаты» сможем попасть ночью. Четверо из нас закуривают.
Курение в тюрьме — важная часть быта, одно из не таких уж многих тут удовольствий. Кроме того, это и средство коммуникации: передать сигареты в другую «хату», подарить пачку при встрече — способ выразить уважение и зековскую солидарность. Курит тут большинство, даже абсолютное большинство, и много. Формально к некурящим проявляют уважение, но на практике приоритет все же тем, кто курит. И хорошо, если в «хате» ее обитателями установлен четкий порядок, и для курения отведено отдельное место, откуда дым не достает других. Беда, если в «хате» курят на «шконках», тогда дымка всегда висит в помещении…
– Начальник, включи вентилятор! — просят курящие из нашего отсека, обращаясь к конвойным, отделенным от нас решетчатой дверью.
– Нет, не могу, вентилятор сломан.
– Но мы задохнемся, начальник, открой тогда люк!
И «начальник», хороший человек, открыл люк в потолке отделенного от нас решетчатой дверью отсека, где сидит конвой. А я сижу как раз на краю скамьи у самой этой двери, и на меня веет свежий ветерок из широкой щели приоткрытого люка. Приятно.
Потом я стал смотреть в эту щель. Там, на свободе, видимой через нее, что-то мелькает. Вот маленькие уличные фонари, а вот проносятся крыши и верхние этажи домов. Дома разные — повыше и пониже. Когда наш автозак едет медленнее, удается рассмотреть и окна. Они тоже разные — светятся белым, желтым, голубоватым, а иногда и красным светом. Некоторые закрыты шторами, но свет все равно пробивается, а в других можно увидеть светильники или люстру. За каждым из них своя отдельная вольная жизнь. И никто из тех, кто там, наверху сейчас за этими окнами сидит, лежит, ходит, не думает, не знает, что внизу мимо них проехал автомобиль, в котором нас куда-то везут.
Потом фонари и окна пропали, темнота в щели — видимо, выехали на широкую улицу, видно лишь темное небо. И вдруг пронеслось что-то странное — какие-то светящиеся вертикальные полосы, странно громоздящиеся друг над другом. Что это такое? Батюшки, так это же верх «зиккурата», высотного здания, которое начал строить экстравагантный миллионер Полонский, а после его то ли ареста, то ли банкротства (сейчас не помню) достроил кто-то другой. А ведь «зиккурат» стоит напротив дома, где многие годы первый этаж занимал «Мемориал», там кипела жизнь, и еще как кипела! Помещение отняли. Сейчас там пусто, темно, страшно. Когда я иногда шел из «Мемориала» вместе с Яном по Садовому, он разве что не плевался в сторону ужасного «зиккурата». А мне он нравился несколько дней в году — накануне новогодних праздников, когда его верхушка мигала разными цветами.
Значит, миновали Каретный. Оставили справа кафе, где прошлым летом (давно это было) сидели на террасе, пили красное вино, обсуждали какие-то рабочие вопросы. А если пройти чуть дальше к центру, там Малый Каретный. Там в еще не отнятом у нас красном особняке, может быть, и сейчас сидит кто-то из наших за компом. Вот бы вдруг к ним зайти, вот бы удивились и обрадовались!
Но мы уже, наверное, едем по эстакаде над Цветным бульваром, скоро доедем до Красных ворот, а там — Мясницкая. Там был в конструктивистском здании офис уполномоченного по правам человека, в котором я немало раз бывал — осмысленно при Лукине, не очень — при Москальковой. Дальше по Мясницкой через Бульварное кольцо. Там давным-давно слева располагалось кафе «Билингва», тоже кипела жизнь, споры, дискуссии. И тоже в прошлом. А недалеко «Новая». Как у них сейчас? И дальше, дальше по Мясницкой можно дойти до «Глобуса», порыться в книгах. И уже совсем рядом Соловецкий камень, с постамента которого пока не стесали слова, что он установлен «Мемориалом». Или, может, уже стесали?
Потом вернуться с Лубянки назад на Мясницкую, зайти в первое попавшееся кафе и заказать бокал красного. Или лучше коньяка?
Черт! Черт дери! Чем я занимаюсь?! Смотрю в щель приоткрытого люка и мечтаю о воле. Это как из камеры смотреть на видимый через решетку окна небольшой участок улицы, вглядываясь в идущих по ней редких свободных людей. Куда идут? Зачем? Как одеты?
Потом, после подобного «сеанса наблюдения за волей», лучше не становится, наоборот… Я тут, а они там! Я в этом мире, отгороженном решеткой. Я к нему уже почти адаптировался! Надо искать хорошее и интересное здесь. Вот сейчас мне комфортно: на меня веет ветерок из открытого люка, я сижу на мягком одеяле, не тесно. Нехрен мечтать о воле. С ней мы связаны через коммуникаторы — письма, телевизор, иногда телефонные разговоры. А напрямую в нее глядеть пока не надо.
Я отсел вглубь отсека автозака.
В свою «хату» попал ночью. Сокамерники накормили меня вкусным (реально) ужином.
***
Пишите письма Олегу Орлову:
— если у вас есть российская банковская карта, — с помощью сервисов ФСИН-письмо или Зонателеком (можно отправлять цветные фото).
— если у вас нет российской карты, — через PrisonMail
Или отправляйте обычное письмо по почте.
446010, ул. Хлебцевича д. 1, Самарская область, г. Сызрань,
ФКУ СИЗО-2 УФСИН России по Самарской области
Орлову Олегу Петровичу, 1953 г. р.
Поделиться в социальных сетях
