Апелляция по делу Олега Орлова. Трансляция из суда

14 декабря Мосгорсуд пройдет апелляция по делу сопредседателя Центра «Мемориал» Олега Орлова.

Напомним, сопредседателя ЦЗПЧ «Мемориал» Олега Орлова преследуют по статье о «повторной дискредитации» армии за его антивоенную статью. 11 октября сопредседателя Центра «Мемориал» приговорили к штрафу в 150 тысяч рублей. 

Орлов и защита подали апелляционную жалобу на решение суда. В тот же день стало известно, что прокуратура также обжаловала приговор и попросила назначить Орлову три года реального лишения свободы.

Орлова защищают адвокат Катерина Тертухина и главред «Новой газеты», нобелевский лауреат Дмитрий Муратов. 

Мы будем вести трансляцию:

— на сайте

— в телеграм-канале

— в Твиттере

***

Вход в зал перегородили, чтобы проходить можно было только по одному.

Сообщение от подписчицы: 

Имела прекрасный диалог с охранником на досмотре

- Вы Орлова поддержать, да? — тихо спросил охранник

- Ага

- Удачи вам. — сказал он ещё тише

Заседание началось. 

В маленьком зале поместилось всего около 20 человек. Большинство слушателей остались в коридоре.

Судья озвучила содержание апелляционного представления прокуратуры. 

Мы подробно писали о нем в нашем материале.

Затем судья кратко зачитала доводы апелляционной жалобы защиты. 

Прокурор сообщила, что поддерживает доводы апелляционного представления частично. Подробнее она выскажется в прениях. Защита поддержала свою жалобу полностью.

Муратов: Прокуратура хочет возложить на суд функцию обвинения. Я категорически против удовлетворения.

Катерина Тертухина ходатайствует о том, чтобы приостановить производство по делу и направить в Конституционный суд запрос о проверке конституционности ст. 280.3 УК, так как:

— фактически за любое мирное выражение критического мнения об использовании вооруженных сил России;

— исключительно на основании факта повторности: когда человека ранее привлекли к административной ответственности за то же самое. 

Такая обязанность существует у суда независимо от того, придёт ли он к выводу о наличии состава преступления в действиях Орлова. Цель такого обращения — лишить норму юридической силы и исключить возможность применять ее в других делах.

Также Катерина Тертухина попросила повторно исследовать резолюцию Генассамблеи ООН и рецензии экспертов Новожиловой и Левонтиной на экспертизу Крюковой и Тарасова. 

Судья отказала в удовлетворении всех ходатайств: резолюции и рецензии исследовали в первой инстанции. 

Суд также не нашел оснований направлять запрос в КС.

Прокурор попросила отменить приговор первой инстанции и вернуть дело прокурору — так как в деле не установлен мотив преступления.

В прениях начала выступать адвокат Катерина Тертухина.

Она указала, что статья 280.3 УК не соответствует Конституции, поэтому любой обвинительный приговор по этой статье нарушает конституционный принцип идеологического и политического многообразия, свободу выражения мнения и свободу ассоциаций. 

Защитница сослалась также на Рабочую группу ООН по произвольным задержаниям, которая указала: «сложно представить высказывания, более достойные защиты свободы выражения», чем «призывы прекратить войну и указание на ее разрушительные последствия».

Тертухина: Суд первой инстанции признал Орлова виновным в преступлении по ч. 1 ст. 280.3, поскольку тот вышел на два антивоенных пикета и опубликовал пост, критикующий военные действия в Украине и положение прав человека в России. 

Суд не отрицал, что все три эпизода носили исключительно мирный характер, не содержали «речей ненависти» и не призывали к насилию. 

Адвокат кратко перечисляет нарушения, которые допустил суд первой инстанции.

Тертухина: В тексте приговора не указано, какие именно деяния Орлова образуют состав преступления. Не указаны конкретные сведения из статьи.

В судебном заседании было установлено, что текст публикации и текст, который рассматривался экспертами при подготовке заключения — не идентичны. 

В тексте, представленном экспертом по их же заявлению, не было последней фразы, важной фразы: «В тексте изложена личная позиция авторов».

<...>

Головинский суд в приговоре  сослался на показания некоей потерпевшей, указав, что «вина Орлова О.П. в совершении преступления, в указанном объеме обвинения полностью доказана вышеприведенными показаниями потерпевшей». Но по делу потерпевшие не привлекались. Более того — никаких «вышеприведенных» показаний в приговоре не указано. 

Следовательно, в основу приговора судом положены несуществующие в реальности доказательства.

Тертухина: Любое преступление должно нести в себе общественную опасность. Если её нет, то нельзя привлечь человека к уголовной ответственности. 

Приговор Орлову нужно отменить: суд не установил, что в действиях Орлова была общественная опасность.

Тертухина: Головинский суд не установил виновность Орлова ни по одному из предыдущих эпизодов «дискредитации» ВС — а значит, просто-напросто не установил виновность Орлова в внеоднократной дискредитации ВС.

Более того, суд должен был установить на основании всех вменяемых Орлову эпизодов «дискредитации ВС РФ», что его деяния понесли или могли понести реальный вред конституционно охраняемым ценностям. 

Из практики Конституционного Суда вытекает, что неоднократность сама по себе не может увеличить общественную опасность.

Тертухина: Я хочу процитировать профессора Нинель Кузнецову, её книгу «Семь лет уголовного кодекса Российской Федерации»: «количество проступков не способно перерасти в качество преступления. Сто кошек не могут образовать одного тигра».

«Дискредитация» — это кошка. Это высказанное вслух мирное мнение человека. 

КС постановил: если повторное нарушение «имело формальный характер и не повлекло за собой наступления <…> негативных последствий, такое нарушение не может рассматриваться как представляющее криминальную общественную опасность...»

Тертухина: Деяния Орлова, по мнению прокуратуры, были совершены по мотивам политической, идеологической или любой иной ненависти или вражды. 

Прокуратура ссылается на одиночные пикеты Орлова и публикации в интернете. Но в них нет признаков политической или идеологической ненависти.

В качестве доказательств поокуратра ссылается на выводы судебно-лингвистической экспертизы. Но в выводах экспертов не написано про предполагаемый прокуратурой мотив.

Ни органы государственной власти, ни, тем более, российская государственность не являются «социальной группой» в соответствии с законом или здравым смыслом, поскольку представляют собой не группу людей, а государственные институты.

Тертухина: Прокуратура ссылается на предыдущие судебные разбирательства с участием Орлова — по делу о клевете на Кадырова. 

Прокуратура сама признает, что по делу вынесли оправдательный приговор. 

В первую очередь, какая-либо характеристика личности не может служить основанием для квалификации высказывания в качестве разжигающего ненависть или вражду.

К тому же в 2021 году ЕСПЧ признал, что решение Тверского суда города Москвы нарушило право Орлова на выражение мнения. Россия выплатила Орлову компенсацию.

Тертухина: В апелляционном представлении прокуратура утверждает, что Орлов «являлся председателем совета Правозащитного центра «Мемориал» и в настоящий момент продолжает свою деятельность в аналогичном обществе, направленную на подрыв стабильности гражданского общества». А в интервью Орлов продолжает негативно высказываться в адрес органов государственной власти, подрывая основы конституционного строя и безопасности государства.

Как указывалось выше, какая-либо характеристика личности не может служить основанием для установления мотива ненависти или вражды по какому-либо признаку. В любом случае, рассматриваемые утверждения стороны обвинения не обоснованы и содержат целый ряд фактических несоответствий. 

Обвинение не указывает, в каком «аналогичном обществе» продолжает свою деятельность Орлов, не конкретизирует, в чём заключается «подрывная» деятельность этой организации, и на чём основываются эти выводы.

В прениях начал выступать Дмитрий Муратов.

Муратов: Прокурорам не понравился приговор, которого они сами требовали в обвинительном заключении, — штраф без лишения свободы. Но прокурор Ступкин решил посадить Орлова на несколько лет. 

Прокурор Ступкин предлагает суду лишить Орлова свободы без рассмотрения всяких дополнительных материалов и фактов.

Я бы назвал свое выступление «Садись, Орлов! Три!»

Я прошу для своего выступления всего 15 минут. Буду краток. Только три тезиса.

Каждый тезис, считаю я, — это минус год заключения.

Муратов: Тезис первый.

Зададимся вопросом. Почему суд первой инстанции вынес Орлову обвинительный приговор, не связанный с лишением его свободы? Потому что следствие и обвинение не дали суду никакой возможности посадить Орлова. Вынужден напомнить, как и положено защитнику, некоторые детали процесса в первой инстанции.

В основу обвинения положено ровно два документа. Первый: лингвистическая экспертиза текста Орлова. Второй: два допроса свидетелей — Бохонько и Мироненко. 

Сначала про экспертизу.

По абсолютно непонятным причинам следствие заказало экспертизу в частной компании АНО «Центр социокультурных экспертиз», Крюковой и Тарасову. 

А почему частной компании? Мы хотели спросить у следователя Савченко, но нам не дали такой возможности.  

Согласно Постановлению Верховного Суда России, судебная экспертиза по уголовным делам должна проводиться в государственных экспертных учреждениях. И лишь если это абсолютно невозможно, экспертиза может быть поручена негосударственным структурам.

Ни в одно государственное учреждение Савченко не обращался.

Муратов: В экспертизе мы обнаружили более 60 орфографических, синтаксических, пунктуационных ошибок. 

Поразительно, как эти эксперты обращаются со следствием и судом. 2/3 из так называемой экспертизы составляет описание и цитирование используемой ими литературы и методик, которые вообще не применялись в этой экспертизе. 

Текст Орлова Крюкова и Тарасов предлагают анализировать как «КреАлизованный» (то есть, текст с картинками, графиками, мультиками и видео). Но в тексте Орлова никаких картинок, видео не было и нет! Как и буквы «А» в слове креАлизованный.

Эти эксперты изумленному суду сообщили, что контекст Орлов создает паралингвистическими средствами: «смехом, свистом, шепотом, телодвижениями и мимикой».

Я не профессиональный адвокат, я просил экспертов продемонстрировать их выводы, показать нам смех, шепот и телодвижения. Они благоразумно отказались… 

Я не настаивал, я гуманен.

Далее эксперты рассказывают нам об эмотиконах — но смайликов у Орлова нет, и гетерографиках — но у Орлова нет вставок древнешумерского в китайский...

Заботясь о наукообразии, Тарасов и Крюкова минимум пять раз воруют чужие тексты, выдавая их за свои.

Муратов: А когда дело касается сути, эксперты переходят все этические границы. Они пишут, что для обоснования негативной оценки автор использует в тексте стереотипы.

Например: «У власти должны находиться люди, принадлежащие к «Светлой стороне Силы» по аналогии с Философией Светлой стороны, которые воплощают в жизнь Джедаи».

Муратов: Эксперты полагают, что стереотип «военные действия не должны касаться гражданского населения» Орлов использует для «негативной оценки СВО».

То есть, по мнению Тарасова и Крюковой, правильно, чтобы гражданское население страдало от военных действий?

Даже официальная пропаганда считает иначе, нежели кровожадные эксперты-лингвисты.

Муратов: Эксперты пишут: «Автор осуществляет дискредитацию СВО».

То есть эксперты не суду оставляют, не гособвинителю, а сами дают юридическую оценку действий автора текста. Они прямо пишут: «осуществляет дискредитацию».

Допустима ли такая подмена экспертизы обвинением?

Нет. Вот что нам говорит Пленум Верховного Суда: «Полученное в суде, а также в ходе досудебного производства по уголовному делу заключение эксперта, содержащее выводы о юридической оценке деяния <...>, не может быть допустимым доказательством и положено в основу судебного решения по делу».

А Пленум — высший судебный орган. И эта экспертиза должна быть признана ничтожной. Не случайно, что суды в России справедливо отказываются признавать труды экспертов Крюковой и Тарасова. 

Он привел в пример решение суда в Шуе.

Муратов: По-хорошему, деньги за эту экспертизу, полученные от государства, надо вернуть. Хоть с мимикой, хоть с телодвижениями, хоть со свистом, хоть со смехом. Но смех-то — горький.

Не может жизнь и судьба человека зависеть от подобной халтуры. 

Я б назвал это «филькиной грамотой», но много чести. Так Иван Грозный говорил про великолепные размышления митрополита Филиппа.

Муратов: Что же остается у обвинения? Два свидетеля, Бохонько и Мироненко. 

Я видел этих людей, слышал, допрашивал. Они люди убежденные. У меня вопросы к следствию.

- Они знают Орлова? Знакомы с ним? — спросим мы.

- Нет! 

- Они являются политическими противниками Орлова?

Ответ: Да.

«Мемориал» борется за реабилитацию жертв политических репрессий, а оба свидетеля состоят в организации, которая считает, что разоблачение сталинизма разрушало СССР. И прямо в этом они и обвиняют Орлова!

Муратов: Откуда в деле взялись свидетели Мироненко и Бохонько? В деле нет их заявлений. Их вызвал следователь Савченко. Они что, свидетели по вызову?

Свидетелей Мироненко и Бохонько допрашивали, согласно материалам дела и показаниям, данным ими в суде, по отдельности и в разные дни. Протоколы их допросов совпадают на 97%. 

Математическая вероятность такого совпадения — менее одной миллионной доли процента! В природе такие совпадения не встречаются. Это копипаста.

Суд вел себя, профессионально оценивая доказательства. Даже согласился на обвинительный приговор, но не на реальный срок. А следствие требует теперь от суда изменить закон по принципу корпоративного государства: «Друзьям — всё, врагам — закон».

Муратов: Второй тезис. 

Теперь прокуроры говорят, что суд должен был сам сделать приговор более жестоким. Самостоятельно найти отягчающие обстоятельства. 

Чем аргументирует зампрокурора Ступкин? Например, тем, что во время процесса Орлов вел себя неподобающим образом. 

Мы запросили стенограмму процесса, у нас есть собственные аудиозаписи. 

Так вот. Ни разу Орлов не получал замечаний. Ни одного! Приведите хотя бы один пример замечания! 

Весь процесс зафиксирован. Ничего оскорбительного или противозаконного в поведении Орлова во время процесса.

Муратов: Ступкин просит изменить приговор не на основании изученных материалов, а на основании мнения прокуратуры, усомнившейся в собственных требованиях. Хоть за что-нибудь, но посадить. 

Это правовой буллинг! Выбранная жертва должна быть добита!

Что это за правовая позиция: мы хотели, мы сказали, мы требуем — меняйте приговор! Это не правовой язык. Это, извините, «слово пацана».

Муратов: Кроме «плохого поведения Орлова во время процесса» молодой зампрокурора Ступкин хочет посадить 70-летнего Орлова в лагерь по следующей причине: «Мотивом преступления Орлова О.П. явилась политическая и идеологическая ненависть к Российской государственности». Это, по мнению бдительного Н.П. Ступкина, и является отягчающим обстоятельством.

В самом УПК понятие «политической ненависти» не расшифровано. Однако ученые, в частности П.А. Кабанов, советуют судьям и студентам-юристам учитывать, что политическая ненависть и вражда в чистом виде проявляется крайне редко. Разве что у фанатиков, в том числе религиозных.

А вот признаки «политической ненависти» — это ненависть к политическим оппонентам, представителям других партий. Но Орлов не является членом какой-либо партии. Ненависть, продолжает уточнять исследователь Кабанов, — это внутрипартийная борьба за лидерство или партийные ресурсы.

Орлов не борется за политическое лидерство или политические ресурсы. 

Ваша честь, мы не можем отыскать следов неподобающего поведения Орлова на процессе в Головинском суде. Их нет ни в деле, ни в стенограмме.

Муратов: Кроме пошлой фразы — «Такие люди и на свободе» — я ничем не могу объяснить желание сгноить пожилого человека, уже получившего обвинительный приговор! А чего такого? Давайте осудим за одно и то же дважды. Это требование Ступкина — и есть прямая реабилитация троек, палачей, репрессий сталинизма. 

Орлова сажают за слова. Совсем недавно генерал Гурулев заявил, что «процентов 80 поддерживают президента, а процентов 20 оставшихся надо как-то уничтожить». 

20 процентов — это 30 миллионов россиян. Вот это ненависть так ненависть! Но МВД посчитало, что призыв к уничтожению 20 процентов россиян — высказывание личных убеждений. Не более! 

А Орлова, значит, надо сажать…

Муратов упоминает трактате инквизиции «Молот ведьм». Чтобы отдать человека под суд и казнить, там указывали четыре обстоятельства.

Муратов: Первое — обвинение в ереси, то есть в том, что подсудимый высказал мнение, противоречащее действующей идеологии.

Второе — «дурная молва»: показания не менее чем двух свидетелей.

Третье — помощь, оказанная обвиняемым другим людям. Тут как раз пригодится эпизод, когда Орлов обменивал себя на заложников и тем самым спас 1500 человек в захваченной боевиками больнице в Буденновске.

Четвертый признак совсем средневековый — способность не тонуть в воде. 

Подходит — Орлов байдарочник!

Прокуратура, следуя средневековым технологиям, хочет изменить приговор. Прокуратура заказывает приговоры как доставку еды — по своему вкусу.

Муратов: Я уговаривал Орлова. Что пока он на свободе, лучше уехать. А не собирать сумку и не приходить сегодня с ней в суд. 

Орлов мне отказал. Он сказал, что он русский интеллигент и не собирается предавать свои ценности.

Я убеждал его, что это доставит наслаждение всем тем, кто подделывает результаты следствия. А он говорит, что убеждения, ценности, честность, принципиальность — то, с чем он не может расстаться. 

Что он сейчас должен своей жизнью доказывать всю свою прошлую жизнь тем, что сейчас, в свои 70 лет, не готов бежать. 

Я думаю, всем было бы легче, если бы он уехал. Но он отказался это делать. Я у него спрашиваю: может, у тебя есть надежда на суд? А он отвечает: «У меня ни на что нет надежды. Я верю в свои ценности. Я верю, что Конституцию надо соблюдать».

Муратов: Почему он в это верит? На нашем процессе автор Конституции Владимир Лукин. Он сказал, что Орлов имеет право на эти убеждения, потому что 29-я статья Конституции не может быть отменена никакими иными законами. 

Я спросил: в каком случае действие 29 статьи о том, что человек имеет право высказывать свои убеждения, может быть ограничено. «В том случае, если введено военное положение», — ответил он.

Муратов: Сейчас идет прямая линия президента. Ни там, ни ранее не говорится, что у нас военное положение. Оно введено только в головах прокурорских работников, когда им кажется, что всё можно делать бессудно, тройками, как в сталинские времена: сажать, расстреливать и пытать, как на улице Никольская, 23, где выносились самые жестокие приговоры в нашей истории. 

И где «Мемориал» хочет сейчас сделать музей, а эти люди хотят сделать там офис по производству репрессий.

Муратов: Но Орлов остается здесь. Орлов готов идти в лагерь. Я не одобряю. Но я ничего не могу сделать с ним. Как не могли с ним ничего сделать террористы в Буденновске, как не могли с ним ничего сделать бандиты, которые выводили его на расстрел, убеждая отказаться от защиты прав человека на Северном Кавказе.

Муратов вручил Орлову Конституцию: Возьмешь с собой, если посадят.

Орлов: Возьму.

Судья назвала выступление защитников блестящим, передавая слово Орлову.

Судья: «Защитники защищали вас пламенно и жарко, они болеют за вас всей душой».

Орлов: Суд оставил без внимания важнейший довод моей защиты: выдвинутое против меня обвинение прямо противоречит Конституции России. 

Да, я критиковал действия Вооруженных сил России в Украине. Но статья 29 Конституции гарантирует мне свободу мысли и слова. Мои высказывания носили исключительно мирный характер, я не призывал к насилию. А значит нет никаких оснований ограничивать мою свободу высказывания мнений и оценок.

Меня осудили за критическое мнение о войне в Украине.

В то же время ее одобрение допускается и даже поощряется. Но это же дискриминация, которая запрещена Конституцией.

Орлов: Весь мой жизненный опыт показывает, что война — это всегда жертвы и насилие, я не хочу этого ни для моей страны, ни для Украины. 

Война очень часто используется властью не только для того, чтобы лишить свободы народ соседнего государства, но и установить или укрепить диктатуру внутри собственной страны. Именно об этом была моя статья. 

Своими действиями я пытался остановить, предотвратить увеличение такого зла. Причем тут дискредитация?

Наши попытки получить хоть какой-то внятный ответ от обвинения в ходе судебного процесса остались без результатов.

Орлов: В результате из приговора остается совершенно непонятным: можно ли в нынешней России, не опасаясь уголовного преследования, критиковать действия властей, в том числе и по отношению к соседним государствам? Можно ли в принципе критиковать действия Вооруженных сил РФ? Если нет, то как это соотносится с нормами российской Конституции? 

Из приговора остается неясной граница, пролегающая между легитимной критикой и так называемой «дискредитацией». Приговор оставляет впечатление не документа, основанного на нормах права, но документа, лишь оформляющего произвол.  

Такая практика не может не иметь губительных последствия для российского общества и государства.

Орлов перечисляет доказательства, на основе которых построен приговор. 

Это акт осмотра интернет-ресурса, протокола осмотра DVD-диска и других технических документов, а также идентичные показания двух свидетелей обвинения и заключение экспертов-лингвистов Крюковой и Тарасова, а также их показания в суде.

Орлов: И те, и другие утверждают, что я своими действиями осуществлял дискредитацию. Ни в своих показаниях, ни в экспертизе они и не пытаются объяснить, чем дискредитация отличается от критики. 

Но ведь эксперты не являются юристами. Дискредитация — это не лингвистическое понятие, что видно даже из толкования, которое приводят сами эксперты.

Орлов: Почему следователь вызвал именно Мироненко и Бохонько в качестве свидетелей? 

Ответы на эти вопросы не прозвучали в суде. Эти люди крайне негативно относятся к «Мемориалу» и всей деятельности этой организации.

Именно поэтому следователь и выбрал их в качестве свидетелей. И вот на основании оценок свидетелей суд приходит к выводу о том, что я осуществлял именно дискредитацию.  

Но с таким же успехом можно приглашать случайных людей с улицы и просить их давать правовую квалификацию действиям подсудимого.

Орлов: Показания этих свидетелей положены в основу обвинительного приговора, а показания свидетелей защиты, по тем же обстоятельствам, суд посчитал не относящимися к предмету доказывания.

Правозащитник пересказывает показания свидетелей защиты: экс-уполномоченного по правам человека Владимира Лукина и историка Владислава Аксенова. 

Орлов: Обвинение и суд нарушили норму о презумпции невиновности. 

Ни обвинение, ни суд не представили никаких доказательств, что ВС РФ в Украине используют именно в целях защиты интересов РФ и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности.

Орлов: Я, как гражданин России, считаю, что использование Вооруженных сил РФ в Украине противоречат моим интересам, противоречат интересам России. И уж тем более не в интересах поддержания международного мира. Я приводил доводы, указывающие на правильность моих оценок. 

А в приговоре опровержения моих доводов и даже их изложения, им не дали оценки.

Орлов ссылается на резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, касающиеся войны в Украине. 

Также правозащитник напомнил, что приводил факты, указывающие, что вооруженные силы России далеко не всегда ипользовались в этих целях.

Орлов: В представлении прокуратура ссылается на выводы судебно-лингвистической экспертизы.

Но перед Крюковой и Тарасовым вообще не ставили вопросы, связанные с ненавистью, политической или идеологической, ни к органам власти РФ, ни к Российской государственности. 

Ступкин занимается откровенной подменой понятий.

Орлов предполагает, что может иметься в виду следующая цитата из экспертизы: «Автор позиционирует себя как человек, занимающий правозащитную антироссийскую позицию».

Орлов: Эксперты-лингвисты не имели право рассуждать на общественно-политические темы. На это указывали эксперты Новожилова и Левонтина.

Но даже в этом пассаже про ненависть ничего не сказано. Более того, он не включен в выводы экспертизы.

Орлов: Неужели я вывозил российских солдат из плена в Чечне, составлял и передавал властям России списки пленных российских военных для их обмена, именно по тому, что занимаю антироссийскую позицию? 

Или из ненависти к России я участвовал в спасении российских граждан, попавших в заложники в Буденновске? 

Из ненависти к Российскому государству я вместе в Сергеем Ковалевым и другими депутатами шел в захваченную террористами больницу?  

А ведь мы выполняли поручение председателя правительства России Черномырдина. Тогда, может быть, и самого Черномырдина надо записать в ненавистники России?

Орлов: В суде я неоднократно объяснял, что писать статью и  выходить на пикеты меня толкало не чувство ненависти, а чувство стыда за свою страну, чувство сострадания к людям, гибнущим под бомбами и ракетами. 

Я много раз видел, к каким ужасным последствиям ведет война, и не мог не написать статью, не дать оценку происходящему, не мог не попытаться повлиять.

Орлов также напомнил, что в апелляционном представлении прокуратура упоминает судебный процесс 14-летней давности о клевете на Рамзана Кадырова. 

Орлов: Прокуратура пишет, что «был установлен факт публичного высказывания Орлова об убийстве Натальи Эстемировой и обвинения в этом главы Чечни». 

Сам факт моего негативного высказывания ничего не доказывает. Но главное — я был оправдан.

И то, что гражданский иск Кадырова ко мне был частично удовлетворен, тоже ничего не доказывает.  

Указанные факты как раз свидетельствуют об отсутствии у меня противоправного поведения. 

И раз прокуратура обращается к тем давним-давним событиям, значит, у нее нет вообще никаких доказательств.

Также Орлов напомнил, что в апелляционном представлении прокуратуры утверждается, что он нарушал регламент судебного заседания и правила поведения в общественном месте. 

Но это ложь, никаких замечаний ему не делали. А участковый по месту жительства дал Орлову положительную характеристику, отметил он.

Видимо, у прокуратуры нет никаких доказательств.

Также прокуратура вспоминает в представлении и о работе Орлова в «Мемориале». Но с 2012 года Орлов уже не был председателем Совета Правозащитного центра «Мемориал». В представлении также перепутали даты ликвидации «Мемориалов» — это халтурная работа или невысокий профессионализм, считает Орлов.

Орлов: Да, я являюсь Сопредседателем Центра защиты прав человека «Мемориал». Но ни к моей деятельности в рамках этого Центра, ни к самому Центру до сих пор у органов власти, у правоохранительных органов никаких претензий не было. 

Откуда прокуратура взяла, что эта деятельность направлена на «подрыв стабильности гражданского общества»? Какие конкретно действия нашего Центра подрывают эту самую стабильность? 

Я уже не говорю о том, что такого понятия, как «стабильность гражданского общества», не существует в рамках российской правовой системы.

Орлов: Ступкин в апелляционном представлении пишет: «Орлов продолжает негативно высказываться в адрес органов государственной власти России, подрывая основы Конституционного строя и безопасности государства».

Как моя критика может подрывать основы безопасности государства?

Орлов: По-моему, конституционный строй России подрывает как раз тот, кто пишет подобные фразы в публичном процессуальном документе. 

Это утверждение противоречит российской Конституции. 

От имени прокуратуры, государственного органа, призванного следить за исполнением законодательства, сказана ужасная вещь: осуществление гражданином своего права на свободу высказывания подрывает конституционный строй нашей страны.

Это дикое антиправовое утверждение.

Орлов: Уважаемый суд! По-моему, было бы правильно дать надлежащую правовую оценку подобным антиправовым публичным высказываниям прокуратуры. Именно такие высказывания представляют реальную угрозу нашей стране.

По-моему, просьба, изложенная в подобном апелляционном представлении, не может быть удовлетворена судом.

Орлов возражает против возвращение дела прокурору.

Орлов: У нас состязательный процесс. Обе стороны представили суду все свои доводы и доказательства.

Прокуратура, очевидно, плохо выполнила свою работу. И сама недовольна тем, как они это доказывали. И теперь предлагают вернуть дело, чтобы доработать и, вероятно, ужесточить наказание.

Но, Ваша честь, это неправильно. Я прошу выносить решение на основание доводов и доказательств, которые были представлены в первой инстанции.

Орлов закончил выступать в прениях и начинает выступать с последним словом.

Орлов: Я ни в чем не раскаиваюсь и ни о чем не сожалею. Ни в том, что протестовал против этой ужасной войны, ни в том, что решился публично дать определение нынешнему политическому режиму в моей стране.

Я не сожалею, что не уехал из России. 

Я горд тем, что многие годы отдал работе в «Мемориале». Я благодарен своим друзьям и коллегам, с которыми мы вместе прошли большой путь, работая для того, чтобы политические репрессии в нашей стране навсегда остались в прошлом. 

Нам пока не удалось этого добиться. Значит, есть много работы.

Орлов: Думаю, никто не сомневается в политическом характере процесса.

Есть политический заказ на то, чтобы лишить меня свободы — даже той относительной свободы, в которой мы все живем в России. 

Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с апелляционным представлением прокуратуры. 

Думаю, этот документ заслужил особое место в истории гибели, разложения, падения российской правовой системы в первой четверти 21 века.  

Стыд отброшен. Чиновник, обязанный защищать закон, не стесняясь, заявляет, что негативные высказывания в адрес органов государственной власти сами по себе приравниваются к государственным преступлением.

Орлов: Три года лишения свободы — это почти гуманизм по сравнению с приговорами Александре Скочиленко, Дмитрию Иванову, Яшину, Горинову, Кара-Мурзе и многим другим моим товарищам. 

Надеюсь, что я могу назвать их всех товарищами. Мы товарищи по общему важному делу — протесту против войны, протесту против убийств, насилия, агрессии. 

Впрочем, учитывая мой возраст, три года — это не так уж и мало. А если вспомнить происходящее с другими политическими заключенными, то через какое-то время вполне может выясниться, что я, находясь за решеткой, вдруг начну оправдывать терроризм или призывать к насильственному свержению власти. 

Значит, придется давать мне дополнительный срок. И, возможно, я больше на эту свободу не выйду.  

Но что же поделаешь?! Так сложились обстоятельства.

Орлов: Как я написал в своей статье, ссылаясь на определение РАН, в число черт, присущих фашизму, входит как применение насилия и террора для подавления любых форм инакомыслия, так и оправдание войны как средства решения межгосударственных проблем. 

И вот сейчас прокуратура просит вернуть дело прокурору — но это не отменяет политического заказа.

При этом обоснование — то, что мотив моих действий —  политическая и идеологическая ненависть, которую я якобы питаю к российской государственности.

Может быть, этот бред следовало бы просто игнорировать. Но это меня лично задевает. Поэтому на это обвинение я отвечу.

Орлов: На самом деле я — убежденный государственник. 

Я считаю, что правозащитник не может не быть государственником —  что только сильная государственная власть, ограниченная законом, в может обеспечить и защитить права граждан. 

А когда государство начинает совершать преступления против своих или чужих граждан, это признак не его силы, а его слабости.

Орлов: Современное положение вещей в России - лучшее тому доказательство. Власть боится. 

Боится свободного волеизъявления граждан — настолько, что уничтожило институт выборов под разными надуманными предлогами. Что запрещает проведение любых демонстраций и митингов, сажает людей за слова. 

Власть слаба. Она освобождает убийц и насильников от уголовной ответственности с условием, что те пойдут убивать граждан соседнего государства, — а потом не может защитить население от насилия со стороны обезумевших людей, вернувшихся с войны. 

Она не в состоянии справиться с коррупцией и произволом собственных чиновников.

Орлов: Я люблю свою страну и хочу для нее сильной государственной власти, основанной на праве, а не попирающей его.

Сейчас, к несчастью, дело обстоит как раз наоборот.

Орлов закончил выступление. 

Суд удалился в совещательную комнату.

Мосгорсуд отменил приговор Орлову и вернул дело прокурору.

Мера пресечения в виде подписки о невыезде остается в силе.